"Мой мир появился вместе со мной -
впрочем, это вряд ли интересно кому-либо кроме меня самого. Я хочу сказать, что
не проходило и дня, чтобы я не продолжал его придумывать. Мои произведения
основываются на вымышленных языках... У тех существ, которых я ошибочно назвал
эльфами, имеются два родственных языка, возникших из одного и того же
источника; эти языки представляют две стороны моего "лингвистического вкуса". Из
первого позаимствованы почти все имена, встречающиеся в моих легендах, что, как
я полагаю, придает ономастикону своеобычность, которая обыкновенно отсутствует
в подобного рода произведениях.
Кроме тяги к языкам, меня с самого
детства привлекали мифы (но не аллегории!) и сказки, а в особенности -
героические предания на грани волшебной сказки и исторической хроники; таких
преданий, к сожалению, было не слишком много. Кстати, только поступив в
колледж, я наконец-то осознал, что между волшебной сказкой и исторической
хроникой существует крепкая внутренняя связь. Не могу сказать, что стал
знатоком мифов и сказок: дело в том. что я всегда искал не просто знаний, а
знаний определенных. Вдобавок - надеюсь, мои слова не покажутся нелепыми, -
меня с малых лет печалила бедность моей родной страны, у которой не было
собственных легенд (выросших, как говорится, на местной почве). Греческие,
кельтские, германо-скандинавские, финские (в которые я влюбился раз и
навсегда), рыцарские романы - пожалуйста, сколько угодно; но ничего чисто английского,
за исключением дешевых литературных поделок. Конечно, у нас есть артуровский
цикл, однако, несмотря на все свое могучее притяжение, он недостаточно
натурализован, связан с Британией, но не с Англией, а потому не мог восполнить
ту пустоту, которую я ощущал. Иными словами, его "волшебность"
чрезмерна, он чересчур фантастичен и условен, и в нем слишком много повторов. К
тому же, что гораздо важнее, в этом цикле отчетливо ощущается влияние
христианства.
По причинам, в которые я не стану
вдаваться, это представляется мне роковой ошибкой. Как и всякое искусство, миф
и волшебная сказка должны содержать в себе моральные и религиозные принципы (не
важно, истинные или ошибочные), однако нельзя, чтобы они выпирали, имели ту же
форму, что и в "первичном", реальном мире.
В незапамятные времена (с тех пор
много воды утекло) я намеревался сочинить цикл более или менее связанных между
собой легенд, от космогонических до сказочно-романтических (первые получали бы
от вторых некоторую "приземленность", а последние приобретали толику
великолепия первых), и хотел посвятить эти легенды моей стране, моей Англии. По
манере изложения легенды должны были соответствовать нашим традициям (под
"нашими" я разумею Северо-Западную Европу в противовес Эгейскому
побережью, Италии и Европе Восточной) и обладать, если у меня получится, неким
неизъяснимым очарованием, которое кое-кто именует "кельтским" (хотя в
исконно кельтских преданиях оно встречается весьма редко); затем их следовало
сделать "высокими", то есть избавить от всякой вульгарности и
грубости, каковые вовсе не подобают стране, давшей миру столько великих поэтов.
Главные события я собирался изложить во всех подробностях, а прочие изобразить
двумя-тремя мазками. Цикл должен был представлять собой единое целое и в то же
время производить впечатление незаконченности, чтобы и другие - не только
писатели, но и художники, музыканты, драматурги - могли поучаствовать в его
создании. Смешно, не правда ли? Наивно и смешно.
Разумеется, столь великая цель
возникла не сразу. Ей предшествовали сюжеты, приходившие ко мне с детства; чем
больше их становилось, тем явственнее проступали связи. Несмотря на то, что
меня постоянно отвлекали (сначала домашние заботы, потом учеба и работа), я
продолжал их записывать, чувствуя при этом, что лишь "фиксирую"
существующее в действительности, а вовсе не "изобретаю".
Не люблю Аллегорию, тем более
возникшую не случайно, созданную совершенно сознательно, - однако всякая
попытка объяснить содержание мифа или волшебной сказки требует аллегорического
языка. И, естественно, чем больше в произведении "жизни", тем легче
оно поддается аллегорическому истолкованию; тогда как чем лучше явная
аллегория, тем ближе она к "обыкновенным" произведениям. Так или
иначе, перед нами всегда три проблемы - Грехопадение, Смерть и Машина. Падение
неизбежно, хотя происходить может по-разному. Смерть оказывает несомненное
влияние на искусство и на творческую (наверное, следует сказать субтворческую)
способность, которая, похоже, никак не связана с физиологией. Эта способность
проистекает из страстной любви к реальному, "первичному" миру и
позволяет создавать новые варианты "грехопадения". Может случиться
так, что творческая способность станет одержимостью, болезненной привязанностью
к тому, что создано "собственными руками"; что создатель вторичного
мира пожелает стать верховным божеством своего творения. Он восстанет против
Творца и установленных тем законов - в первую очередь, против Смерти. Отсюда
рукой подать до жажды Власти, до стремления как можно быстрее осуществить свои
желания, а следовательно - и до Машины (Магии). Под последней я разумею
применение внешних средств вместо того, чтобы обратиться к внутренним силам, а
также использование этих внутренних сил в недобрых целях. Проутюжить мир,
словно бульдозером, подчинить себе волю других... Проблема Машины выросла из
проблемы Магии.
В своих легендах я нечасто прибегаю
к "магии": эльфийская королева Галадриэль укоряет хоббитов за то, что
они обозначают этим словом и происки Врага, и действия эльфов. Жаль, что в
человеческом языке нет слова, которое позволило бы подчеркнуть разницу между
той и другой магией. Впрочем, мои эльфы всячески стараются показать, что их
магия - другая. Это Искусство, лишенное множества ограничений, какими его
наделили люди; искусство свободное, смелое, совершенное (ибо предмет и образ
существуют в нем как единое целое). И цель такого искусства - не Власть, а
Вторичный мир - создается не для того, чтобы покорить и перекроить Первичный.
Эльфы бессмертны - по крайней мере, если и погибнут, то вместе с мирозданием,
поэтому сильнее озабочены тяготами бессмертия, чем бременем смертности. Враг
же, который возрождается всякий раз в новом обличье, помышляет, естественно,
лишь о Власти, а посему является властелином магии и машин".
Комментариев нет:
Отправить комментарий